Форум РАРИТЕТ-CD

– Это произошло в начале 1979го. По-моему, в начале февраля или даже в январе. Помню, снег лежал, а сессию в «крупе» (институт культуры имени Крупской) я уже сдал. Сдавал я тогда быстро, дней за 5–6, сначала хорошо гулял новогодние праздники, а потом – сессия.
Наш тогдашний состав существовал около года. И «точка» наша находилась возле метро «Академическая», направо от станции, во дворах, за универсамом такой клуб стандартно-типовой. Вообще-то, это была «точка» Тита, он нас туда пригласил и мы там репетировали в очередь с ним и ещё одним музыкантом, флейтистом, с осени 1978го года, по меньшей мере с октября, и вплоть до весны 79го, когда мы в Нарву с концертами уехали.

– Сет длился не меньше шести часов. Начали после 12ти и по меньшей мере до 18ти длилось точно. Писали на привезённый звукорежиссёром Северного самодельный восьмиканальный пульт, имевший 8 раздельных каналов громкости и только одну пару частот. Эквалайзер был на 2 частоты. Сам пульт был моно, но подавал сигнал он на какой-то японский маг, с него потом, по-моему, содрали советские «юпитер» и «электронику». Бобины использовались большие, мне кажется, импортные какие-то. Скорость была большой, плёнки не жалели.

– Для нас это была вообще первая запись, до этого у нас вообще никаких записей не было никогда. Мы её долго перед этим ждали, месяца полтора. Конечно, обсуждали, что будем делать на этой записи, но не слишком детально. К тому же, понятия не имели, кто такой Аркадий Северный. То есть имя-то слышали, а конкретно ничего – ни музыкального мышления, ни опыта записи, ни стилистики. Но особо-то не переживали: было известно, что сессия будет только одна, а нам просто хотелось попробоваться, услышать себя:
– Что играем?
– Аркадий Северный.
– Кто такой? Не наша зона.

– Мы на «точке» с утра околачивались. Там обычный такой зал, бывший «красный уголок». Сбоку была трибуна, возле стены в кучу свалены флаги расцветки, которые на 1 мая вешали. Колонки у нас были самопал с двумя басовыми динамиками А9. Обтяжка у колонок была какая-то жёлтая или оранжевая. Микрофоны использовались МД-66.
Нас было четверо музыкантов. Всего-то по 25 лет: барабанщику Сергею Завьялову тогда было 26 лет, Жоре – тоже 26, мне 25, а басисту Андрюше Васильеву и Юре Мержевскому, игравшему у нас на скрипке, второй гитаре и ещё бэк-вокал делавшему – по 19 всего. Я на записи играл на фортепиано (кажется, обычный для такого рода места «Красный Октябрь») спиной к «залу», а Ордановский – на переделанной Musima Etherna.
Северный приехал на «жигулях» с администратором и звукорежиссёром. Они, чувствовалось, держали его в твёрдых руках. Перед началом администратор отвёл меня в сторону:
– Аркадию не предлагать. А у него самого точно не будет.
Нет, для нас вино на репетициях было как раз в порядке вещей. Но пили мы тогда красное сухое. Алжирское. Настоящее французское вино. По бутылке на брата, нам тогда много было не надо. «Колониальное наследие» за какие-то два рубля. А Аркадий – пронёс. Пронёс две бутылки портвейна, на животе пронёс и припрятал возле трибуны. Так что в паузах мы там нормально бухали.
Выглядел Аркадий очень нездоровым, с землистым цветом лица, но при этом хорохорился и был очень бодр. Менторски не держался, общался охотно, но больше с Жорой и Юрой.
Он им показывал нужные темы. Не знаю, может, он им цифровки наговаривал, а может, напевал. Те подбирали и показывали, а он объяснял при этом просто:
– Здесь чуть выше, а вот здесь – чуть дольше.
Вот, в таком режиме – он накидывает, гитаристы ему подбирают, а мы тем временем выпиваем – и писались. Он поступал просто: в паузах перед тем, как пойти выпить, он говорил администратору:
– Что с пультом? Ребята же так стараются, а у вас же такой треск и скрип постоянно!
Ну, тот, понятное дело, к оператору – и в наушники. А мы – под трибуну. От первой бутылки портвейна мне пришлось его «спасти». Он говорит:
– Я не умею недопивать, отпей-ка половину.

– Не знаю, как Северный выбирал темы для записи. По-моему, он не особо размышлял перед тем. Во всяком случае, тетради какой-то или шпаргалки с текстами или очерёдностью песен я не видел. Все его темы были из разряда «сделать быстро».
Пел он «из себя». Показалось, что он не знал, что будет петь. При этом подача его, если можно так сказать, была явно «педалированой». Гитары или иного инструмента в руках у Аркадия Северного не запомнилось.

– Поскольку запись была, в принципе, как бы совместная, мы записали и свои вещи. Штук пять, наверное, бабахнули. Вначале, скорее всего, был «Автобус». Обязательно – «Сладко поют канарейки, хозяин – любитель пения…», возможно – ещё была «Мерзость». Других тем вспомнить не смогу. Ну вот, сыграли, а после этого он уже стал свои темы показывать. Так что там на записи так – сначала наши песни, а потом Северного.
Во время сета на ходу придумывались и писались и реплики Северного и Ордановского. Вступление по ходу придумали смешное. Там должно было так получиться. Сначала мы играем какую-то лабуду. Потом раздаётся скрип, как бы дверь открывается (для этого, кажется, гнули микрофон) и Жора спрашивает:
– Кто нам мешает? – и ритм разваливается.
– Я – Аркаша Северный. Мне сказали, что здесь репетирует всемирно известный вокально-инструментальный ансамбль «Земляне».
– Нет, мы всего одна восьмая часть Земли, мы – «Россияне».
Хотя Ордановский и придумывал эту интермедию вместе с Северным, произнести её с ходу не мог, несколько раз репетировал.

– Я не знаю, как вообще возникла идея этой совместной записи. Сначала, я полагал, что инициатива появилась через Жору, а потом подумал, что скорее это со стороны Юры Мержевского могло прийти. Он учился в «консерве», у него могли быть какие-то контакты из другой музыкальной среды. Может, имела к этому отношение каким-то образом и подруга Жоры, теперь она замужем за одним художником из «митьков», у неё всегда был широкий круг знакомств. Но всё же, я думаю, что через Мержевского организаторы этой записи вышли на нас.
По поводу того, что за люди и откуда, я не интересовался. Вот как будут сводить запись – да, это было интересно, ведь первая же она у нас должна была быть. Про заказчиков сказали просто:
– Ребята уезжают в Израиль, у них уже паспорта сданы, делать надо быстро.
А про сведение:
– Сейчас мы поработаем на профессиональной студии с записью.
Тогда «левые» звуковые смены часто делались в Доме Радио.
С Юрой впоследствии приключилась такая история. Он занял денег на гитару и пошёл в «Крышу». При этом человек понятия не имел о кабацком репертуаре, играл с листа. И «карася» получал в полном объёме. Это называется «прислушивание». Гитарку Ibanez он всё-таки купил, но из Консерватории при этом вылетел. Потом он с семьёй уехал в Штаты.

– Во время выпивок в паузах Аркадий травил байки. Мне он вообще «рассказуном» показался тогда. Помню, как он про какой-то свой концерт в таганском кабаке на сходняке рассказывал. Почти на фене. Он пел, а в зале – битьё посуды со стрельбой.
– А мне начхать. Я на сцене, и своё дело делаю. И лицо потерять нельзя.
Мне самому в такой ситуации бывать не приходилось, но кое-что я к тому времени уже видел. В 76м работал я в «Кронверке». Так туда дважды в месяц звонили от Феки: чтобы к ноль-тридцати никого не было! И мы играли ему до пяти утра.

– Думаю, услышь мы сегодня эту запись без добавляющей реставрации, повеселились бы сильно. Чистая махновщина, всё на ходу.
Конечно, Северный и мы были очень разные. Но при этом нас объединяло то, что мы были «под колпаком у Мюллера». Мы в своём мире, Аркадий Северный – в своём.

- Сам факт встречи с Аркадием Северным – был. Это было где-то в новостройках, вроде бы в районе Энергетиков. Помещение – вроде «красного уголка». Там были стулья, сцена, трибуна.
Мы пришли первыми. С гитарами. Скорее всего, мы перед этим где-то встретились. Не уверен, что мы приехали на чём-нибудь. Хотя иногда, бывало, мы перевозили какую-то аппаратуру. Ловили машину, отчего-то помню «рафики». Ловил почти всегда Ордановский – он умел торговаться, с червонца на семь рублей мог сбить.
Какой-то аппарат там уже был. Потом пришли два-три человека, принесли большой, скорее всего фирменный, маг с большими бобинами. Плёнка, я уверен, была фирменная. Могу ошибиться, но вроде бы один из магнитофонщиков говорил то ли не совсем по-русски, то ли с акцентом.
Потом пришёл Аркашка. С кем-то. Верхней одежды не запомнил, её мы складывали на стулья в зале. Одет он был в обычный невзрачный костюм, рубашка без галстука. С собой у него была гитара – обычная магазинная, ничем не примечательная шестиструнка.
Всё делалось «под киром». Первое, что сделал Северный, когда появился в помещении – зашёл за трибуну, присел и зафигачил «мерзавчика» из горла, прямо махом. На меня тогда это произвело очень неприязненное впечатление. Ну, мы тоже чего-то к тому времени выпили, но не так, конечно. Если говорить прямо, я про себя решил – алкаш, причём неинтересный.
Первое, что мы сделали, это пообщались. Северный говорил быстро, оживлённо. Я думал, что мы ему будем подыгрывать, но это было тогда проблематично, мягко говоря. Мы тогда и сами-то играли плохонько, куда там в подыгрыше-то… Северный предлагал играть вместе. Мы, кажется, даже пробовали. Но почему-то не получилось.
Запись была примерно такая. Сначала мы сыграли несколько своих вещей, потом он, потом мы снова. Нашего материала, как я полагаю, было минут на 20. Состав вспомнить трудно, но скорее всего там были «Мерзость», «Канарейки», наверное – «Будет день», возможно – «Космический рок». Всего эта мутотень заняла часа полтора. Северный сидел на стуле, брякал на гитаре, пел что-то блатное. Было противно: исполнение было пьяное. Во время записи, помню точно, микрофон использовался «с воздуха». И писали Аркадия, кажется, напрямую на магнитофон.
Конферанс для Жоры был совершенно нетипичен. Во время наших концертов он, случалось, бросал реплики, но «по залу» – что-нибудь вроде «как слышно» или «сейчас сыграем весело». Но вот эта вот вставка про «Землян» и «Россиян» – это было. Тут вот какая история. В своё время у «Россиян» была песня, называлась она, кажется, «Бензиновый бэйби». Её всего-то пару раз, кажется, исполняли на концертах. Так вот, «Земляне» году в 78м, что ли, сделали рок-н-ролл, со спизженным у «Россиян» текстом. Так что появление такого упоминания – это такой тонкий стёб был.
Первым ушёл Северный, ну а мы уже потом.
Потом как-то Азаров мне рассказывал, что ему студенты в «Крупе» сообщили, что слышали запись «Мерзости» по радио, какая-то станция из Парижа передавала запись. У нас не было других записей, так что я думаю, что это был фрагмент той записи.
Насчёт того, был ли проект рок-оперы, я сильно сомневаюсь. В 79–80 году я очень плотно общался с Ордановским. Я даже жил у него какое-то время. Когда в 99м мы репетировали программу к мемориальнику, я просто вспоминал, что мы тогда с Жорой делали. Так вот, тема рок-оперы в наших разговорах никогда не возникала.

- Для того, чтобы написать оперу, Жора должен был быть немного другим человеком. Ему для этого просто не хватало музыкального образования. Когда-то Жора некоторое время, полгода-год, учился в каком-то музыкальном аналоге «школы рабочей молодёжи», но темы он сочинял подбором. Я ему указывал, когда он лажал, довольно часто, и он всегда реагировал эмоционально. Он мне кричал: Сноб! Сноб!! Разумеется, мы это делали абсолютно по-товарищески, в рабочем порядке. А так, если бы Жора умел, он бы играл джаз-рок.
Репетировали мы тогда в довольно спонтанных условиях, чаще всего у него дома на Красной. Репетиционная дисциплина была условной. Сам Жора, например, запросто мог на 3–4 часа опоздать, мог вообще закирять и не приехать.
Мог ли Жора заказать какой-нибудь текст «на стороне»? Не знаю, но тексты «Россиян» всегда делал Ордановский. Единственный текст песни «Осень» – не его, а Кроля.
Тема эмиграции для Жоры и для нас в целом была не то, чтобы безразлична, но я как-то не помню, чтобы её обсуждали. Жора рассказывал, что у него был школьный товарищ в Петергофе, который пару раз в юности пытался как-то через Финский залив в Финляндию махнуть; пограничники возвращали подростка семье и школе. Сюжет еврейской эмиграции его заинтересовать не мог. Мы как-то тогда не мыслили в «национальных» категориях, по сути все мы были советскими людьми. У Жоры была одна «фишка», но вот национальная она или нет, судите сами. Он любил говорить «Я – гунн!»