Прочитал с огромным кайфом книгу "Разговоры с Кейджем".
http://primuzee.ru/shop/Knigi/Razgovory-s-Keidjem Рекомендую. Читая, то и дело всплывали знакомые параллели с Курехиным, Жариковым, Африкой, Л.Федоровым и др. Вот некоторые фрагменты:
Я считаю, лучшее мое сочинение – по крайней мере, я сам люблю его больше остальных – это пьеса тишины [«4’33”», 1952]. Там три части, и ни в одной из них нет ни звука. Я хотел, чтобы это сочинение было свободно от моих симпатий и антипатий, потому что считаю, что музыка должна быть свободна от чувств и мыслей композитора. Я знал и хотел привести других к пониманию того, что звуки, их окружающие, создают музыку более интересную, чем та, которую можно услышать в концертном зале. ...На премьере можно было услышать ветер за окнами в первой части. Во второй на крышу стали падать капли дождя, а в третьей люди и сами стали издавать интересные звуки, когда заговорили или двинулись к выходу. ...Я четыре года над ней работал… Меня подтолкнул пример Роберта Раушенберга. Его белые полотна…
Я думаю, здесь следует различать понимание и переживание; очень многие полагают, что искусство имеет дело с пониманием, но это не так. Искусство имеет дело с переживанием; а поняв что-то, вы немедленно уходите (речь идет о слушателях, покинувших зал во время исполнения шепотного варианта одного из сочинений), потому что не хотите переживать. Вы не хотите, чтобы вас раздражали. Вот они и уходят, а потом заявляют, что авангарда не существует. Но авангард живет своей жизнью, и эта жизнь – переживание.
Как бы то ни было, когда я закончил четвертую часть («Пустых слов») с ее длинными паузами – до одиннадцати-двенадцати минут – и всего лишь несколькими буквами, то… я вспомнил, что Бодхидхарма, когда пришел из Индии в Китай, чтобы нести учение буддизма, десять лет сидел спиной к стене. В какой-то момент кто-то отрезал ему правое ухо, но он не шелохнулся. С такими мыслями в Боулдере я сел спиной к аудитории. А аудитория была не маленькая, около полутора тысяч человек. В программке говорилось, что перформанс представляет собой чередование тишины и цитат из «Дневника» Торо. Так вот, минут через двадцать в зале начался шум, настолько сильный и яростный, что я подумал: все мои старания не только бесполезны, но прямо-таки разрушительны. Я что-то разрушал в слушателях, а они разрушали что-то во мне. Ужасное положение; однако аудитория разделилась, и одна группа пришла меня защищать. В зале швыряли мебель, люди лезли на сцену, и все в целом не радовало. А потом, вместо того чтобы просто уйти, я вступил в долгую дискуссию с оставшимися. Я говорил, что мы созрели для того, чтобы по-новому посмотреть на себя.
Если вы о том, как сорвали выступление, то это следует классифицировать не как честный отклик, а как полное отсутствие самоконтроля и склонность к скуке – а скука не приходит снаружи, скука возникает изнутри.
Там в Милане творилось полное безумие. Народу было много, тысячи три человек. И это продолжалось два с половиной часа. Некоторые демонстрировали шум и ярость, желая разбить слайд-проектор. Кто-то подошел ко мне и сорвал очки, чтобы я перестал читать, и разбил электрическую лампочку…
Я думал, что мне не нравится радио, но может понравиться, если я использую его в своей работе. Это мысли того же рода, что мы приписываем пещерным людям, рисовавшим на стенах устрашающих животных, - что если их рисовать, с ними можно примириться. Позже у меня было то же самое с магнитофоном в Милане, куда я поехал делать «Фонтана микс». Я был в смятении от всех его возможностей, поэтому в первый день, как приехал туда, я просто сел и нарисовал эту машину.
Значит, те двадцать четыре исполнителя, игравшие на радиоприемниках, были музыкантами? Да, именно так. Все они умели читать ноты, и был дирижер, отбивавший размер четыре четверти.
Кто это был? Это делал я сам.
Это значило, что мы должны порезать кусок ленты с записью на 1097 фрагментов и склеить их обратно в ленту, представляете? В это время я очень интересовался склейкой ленты, созданием музыки вручную. Я использовал случайные действия и сумел перейти от вертикального разреза ленты к нарезке четвертьдюймовой ленты кусочками по четыре дюйма под углом. С посторонней помощью склеить «Уильям микс» удалось где-то за год, а длится он чуть больше четырех минут. То есть в одну шестидесятую долю секунды мы уместили 1097 фрагментов. Мелкими кусочками.
Она называлась «Роараторио»… Мы не пользовались компьютером, но использовали все возможности шестнадцатидорожечных машин и прочего. В результате у нас получилась вещь, в которой шестьдесят четыре дорожки. Очень, очень плотная. Очень густая.
Вы знаете, что я написал пьесу под названием «4’33”, где нет мною сыгранных звуков, и что Роберт Раушенберг написал серию картин, на которых нет изображений, - это просто холсты, белые холсты, совершенно без ничего, и Нам Джун Пайк, корейский композитор, сделал часовой фильм без изображений. Вы можете сказать, что эти три вещи похожи. Но они совершенно различны. Картины Раушенберга, по-моему, как я уже говорил, стали посадочными площадками для пылинок и теней окружающего мира. Моя пьеса стала «4’33”» стала представлением звуков окружающего мира. В случае с фильмом Нам Джун Пайка, в котором нет изображений, а в помещении полутемно, фильм проецируется на экран, и вы видите пыль, которая скопилась на пленке. Изображение чем-то похоже на картину Раушенберга, но более явно выражено.
Еще в начале пятидесятых годов я решил принять все звуки, которые существуют в мире. До этого я наивно полагал, что на свете существует такая вещь, как тишина. Но когда я вошел в звукоизолированную комнату в Кембридже, в Гарвардском университете, то и в этой комнате услышал два звука. Я подумал, что с комнатой что-то не так, и сказал инженеру, что там слышны два звука. Он попросил описать их, что я и сделал. «Ну, - сказал он, - высокий – это работает ваша нервная система, а низкий – это ваше кровообращение». Потом я обнаружил, что являюсь, так сказать, ходячим концертом, хотя совсем к этому не стремлюсь.
Я всю жизнь выискиваю ухом громкие звуки и, когда нахожу, прошу сделать их погромче… а большинство этого избегает. Люди затыкают уши пальцами или как-то иначе защищают себя. Я не испытываю в этом необходимости. По-моему, самый громкий звук, который я когда-либо слышал, был в архитектурном исследовательском центре в пригороде Лондона. У них там была реверберационная камера, и я мог слушать очень громкие низкие звуки. Я все время просил сделать их еще громче и в итоге почувствовал на себе как будто массаж звуком. Замечательное ощущение. Один японский эстетик, когда у нас зашел разговор о слушании ушами, заметил: «Еще можно слушать и ступнями».
Люди всегда мечтали, чтобы авангард закончился, однако он не закончится никогда. Потому что это понятие – синоним изобретений, открытий, изменений. А это важнейшие вещи, которые всегда будут раздражать людей.
Часто спрашивают, что такое авангард и не закончилась ли его эпоха. Нет, не закончилась. Авангард будет всегда. Авангард – это гибкость ума. Как день следует за ночью, так и авангард никогда не станет жертвой властей или образования. Без авангардной мысли ничего нельзя изобрести.
Я считаю, что чтобы общество менялось, нужно не протестовать против того, что есть зло, а дать ему умереть своей смертью. И я думаю, можно сказать, что структура власти отмирает, потому что не может сказать ничего вдохновляющего о том, что она делает. Я думаю, что все протесты, вопреки тому, что о них говорят, будут поддерживать в ней жизнь – так же, как вы поддерживаете огонь, когда раздуваете его; куда лучше все это игнорировать, обращать свое внимание на другие вещи, действовать иначе, в позитивном ключе, а не поддерживать жизнь в отрицательном, отрицая его.
Моя деятельность происходит вне любых организаций. Лучше всего я работаю сам по себе, я не стадный человек. Я делал множество заявлений социального характера. Они все довольно анархические. Недавно меня попросили подписать петицию против атомной энергии. Я же написал в ответ, что не буду ее подписывать. Меня не интересует критика, негативная деятельность. Мне не интересно протестовать против неправильных вещей. Мне интересно делать то, что мне представляется полезным. Я не считаю, что достаточно только критической деятельности.
Вы ходите на выборы? Даже и не думаю. Очень жду времени, когда никто не будет голосовать, потому что тогда нам не нужно будет иметь президента. Нам не нужен президент. Мы можем прекрасно жить и без правительства. Все, что для этого требуется, это немного разумности, а вот ее как раз нет…
Но это требует такой ответственности со стороны людей… А какая польза от того, что ответственность на правительстве? Все, что делают государства, это устраивают друг другу неприятности.
…я имею в виду соперничество верхов. Правительства более не являются выражением народной воли. Лидеры играют в свои игры. Если вы поездите по миру и поговорите с кем-нибудь из любой страны – Китая, России, неважно какой, но одной из тех стран, которые, как мы думаем, могут быть нашими врагами, то обнаружите, что они не враги, что они такие же, как мы, и вы почувствуете это сразу.
Регистрация
Вход
FAQ
Поиск
